Неточные совпадения
Хлестаков. А, да!
помню. Вы очень
хорошо угостили завтраком.
— О! как
хорошо ваше время, — продолжала Анна. —
Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не прошел через это?
— В самом деле, я, точно,
хорошо не
помню, есть ли там приписочка или нет, — точно как будто и не сам писал это завещание.
— Да, мой друг, — продолжала бабушка после минутного молчания, взяв в руки один из двух платков, чтобы утереть показавшуюся слезу, — я часто думаю, что он не может ни ценить, ни понимать ее и что, несмотря на всю ее доброту, любовь к нему и старание скрыть свое горе — я очень
хорошо знаю это, — она не может быть с ним счастлива; и
помяните мое слово, если он не…
Эти шаги послышались очень далеко, еще в самом начале лестницы, но он очень
хорошо и отчетливо
помнил, что с первого же звука, тогда же стал подозревать почему-то, что это непременно сюда, в четвертый этаж, к старухе.
— Это правда, — как-то особенно заботливо ответил на это Раскольников, —
помню все, до малейшей даже подробности, а вот поди: зачем я то делал, да туда ходил, да то говорил? уж и не могу
хорошо объяснить.
— Не
помню хорошо; видишь, сестра, я окончательно хотел решиться и много раз ходил близ Невы; это я
помню. Я хотел там и покончить, но… я не решился… — прошептал он, опять недоверчиво взглядывая на Дуню.
— Лекарская? — повторила Фенечка и повернулась к нему. — А знаете что? Ведь с тех пор, как вы мне те капельки дали,
помните? уж как Митя спит
хорошо! Я уж и не придумаю, как мне вас благодарить; такой вы добрый, право.
Таких фраз он
помнил много,
хорошо пользовался ими и, понимая, как они дешевы, называл их про себя «медной монетой мудрости».
— Иезуит был покойник Уповаев, а
хорошо чистил им зубы!
Помните, в городском саду, а?
Кроме этих слов, он ничего не
помнил, но зато эти слова
помнил слишком
хорошо и, тыкая красным кулаком в сторону дирижера, как бы желая ударить его по животу, свирепея все более, наливаясь кровью, выкатывая глаза, орал на разные голоса...
— Жаль, написана бумажка щеголевато и слишком премудро для рабочего народа. И затем — модное преклонение пред экономической наукой. Разумеется — наука есть наука, но следует
помнить, что Томас Гоббэс сказал: наука — знание условное, безусловное же знание дается чувством. Переполнение головы плохо влияет на сердце. Михайловский очень
хорошо доказал это на Герберте Спенсере…
Хорошо. Отчего же, когда Обломов, выздоравливая, всю зиму был мрачен, едва говорил с ней, не заглядывал к ней в комнату, не интересовался, что она делает, не шутил, не смеялся с ней — она похудела, на нее вдруг пал такой холод, такая нехоть ко всему: мелет она кофе — и не
помнит, что делает, или накладет такую пропасть цикория, что пить нельзя — и не чувствует, точно языка нет. Не доварит Акулина рыбу, разворчатся братец, уйдут из-за стола: она, точно каменная, будто и не слышит.
— Ах, нет! Ты все свое! Как не надоест! Что такое я хотела сказать?.. Ну, все равно, после вспомню. Ах, как здесь
хорошо: листья все упали, feuilles d’automne [осенние листья (фр.).] —
помнишь Гюго? Там вон солнце, Нева… Пойдем к Неве, покатаемся в лодке…
— Ну,
хорошо, бабушка: а
помните, был какой-то буян, полицмейстер или исправник: у вас крышу велел разломать, постой вам поставил против правил, забор сломал и чего-чего не делал!
—
Хорошо, буду
помнить! — смеясь, отвечала Вера, — и когда меня, как в сказке, будет уносить какой-нибудь колдун, — я сейчас за вами!
Его глаза сверкали — это я ясно
помню. В лице его я не заметил чего-нибудь вроде чистой жалости, слез — плакали лишь мама, Лиза да Лукерья. Напротив, и это я очень
хорошо запомнил, в лице его поражало какое-то необыкновенное возбуждение, почти восторг. Я побежал за Татьяной Павловной.
Вопил, впрочем, один голос, именно пожилой соседки, а вчерашний молодой голос, который я слишком
хорошо запомнил, — совсем молчал;
помню, что мне это, с первой мысли, пришло тогда в голову.
—
Хорошо, я сделаю, узнаю, — сказал Нехлюдов, всё более и более удивляясь ее развязности. — Но мне о своем деле хотелось поговорить с вами. Вы
помните, что я вам говорил тот раз? — сказал он.
— Николай Иваныч… Да ведь эти проклятые документы должны храниться в дворянском опекунском управлении, в Мохове. Да, да… Я
хорошо это
помню. Отлично
помню…
—
Хорошо, пусть будет по-вашему, доктор… Я не буду делать особенных приглашений вашему философу, но готова держать пари, что он будет на нашем бале… Слышите — непременно! Идет пари? Я вам вышью феску, а вы мне… позвольте, вы мне подарите ту статуэтку из терракоты,
помните, — ребенка, который снимает с ноги чулок и падает. Согласны?
— Только и говорит мне намедни Степанида Ильинишна Бедрягина, купчиха она, богатая: возьми ты, говорит, Прохоровна, и запиши ты, говорит, сыночка своего в поминанье, снеси в церковь, да и
помяни за упокой. Душа-то его, говорит, затоскует, он и напишет письмо. «И это, — говорит Степанида Ильинишна, — как есть верно, многократно испытано». Да только я сумлеваюсь… Свет ты наш, правда оно аль неправда, и
хорошо ли так будет?
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала других извозчиков, и бросалась в разные стороны на несколько шагов, и махала руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались на нее, обменивались между собою замечаниями более или менее неуважительного свойства, обращались к ней с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня, в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня, купи пяток лимонов-то у меня, ими
хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться; давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не
помня, что делает, хватила по уху ближайшего из собеседников — парня лет 17, не без грации высовывавшего ей язык: шапка слетела, а волосы тут, как раз под рукой; Марья Алексевна вцепилась в них.
— Ах, пустяки! Мне только и приснилось, что я тебе сказала, что ты мало ласкаешь меня. А теперь мне
хорошо. Зачем мы не жили с тобою всегда так? Тогда мне не приснился бы этот гадкий сон, страшный, гадкий, я не хочу
помнить его!
— Другой, на моем месте, стал бы уже говорить, что чувство, от которого вы страдаете,
хорошо. Я еще не скажу этого. Ваш батюшка знает о нем? Прошу вас
помнить, что я не буду говорить с ним без вашего разрешения.
Дело пошло в сенат, и я
помню очень
хорошо ту сладкую минуту, когда в мое отделение был передан сенатский указ, назначавший опеку над имением моряка и отдававший его под надзор полиции.
Но я читаю активно, а не пассивно, я непрерывно творчески реагирую на книгу и
помню хорошо не столько содержание книги, сколько мысли, которые мне пришли в голову по поводу книги.
Ермак
помнил этот дом
хорошо, и когда по моей просьбе он рассказывал о прошлом, то Разоренов тотчас же приводил из «Онегина», как Наполеон скрылся в Петровский замок и
Мне было тогда лет восемь, я ходил в монастырь с матерью и
хорошо все
помню…»
Сны занимали в детстве и юности значительную часть моего настроения. Говорят, здоровый сон бывает без сновидений. Я, наоборот, в здоровом состоянии видел самые яркие сны и
хорошо их
помнил. Они переплетались с действительными событиями, порой страшно усиливая впечатление последних, а иногда сами по себе действовали на меня так интенсивно, как будто это была сама действительность.
Я
хорошо видел, что дед следит за мною умными и зоркими зелеными глазами, и боялся его.
Помню, мне всегда хотелось спрятаться от этих обжигающих глаз. Мне казалось, что дед злой; он со всеми говорит насмешливо, обидно, подзадоривая и стараясь рассердить всякого.
— А
помнишь, отец, как
хорошо было, когда мы с тобой в Муром на богомолье ходили? В каком, бишь, это году?..
— Когда тебя вдругорядь сечь будут, ты, гляди, не сжимайся, не сжимай тело-то, — чуешь? Вдвойне больней, когда тело сожмешь, а ты распусти его свободно, чтоб оно мягко было, — киселем лежи! И не надувайся, дыши вовсю, кричи благим матом, — ты это
помни, это
хорошо!
— Я
помню вас
хорошо; у вас уже тогда было такое лицо, которого не забываешь; я вам тогда возил конфекты.
Твой батюшка покойный, извини, уж на что был вздорный, а
хорошо сделал, что швейцарца тебе нанял;
помнишь, вы с ним на кулачки бились; гимнастикой, что ли, это прозывается?
— Отличные, отличные есть мысли,
помню хорошо, но объем!
— Тридцать, — говорит Манька обиженным голосом, надувая губы, — ну да, тебе
хорошо, ты все ходы
помнишь. Сдавай… Ну, так что же дальше, Тамарочка? — обращается она к подруге. — Ты говори, я слушаю.
Лихонин говорил правду. В свои студенческие годы и позднее, будучи оставленным при университете, Ярченко вел самую шалую и легкомысленную жизнь. Во всех трактирах, кафешантанах и других увеселительных местах
хорошо знали его маленькую, толстую, кругленькую фигурку, его румяные, отдувшиеся, как у раскрашенного амура, щеки и блестящие, влажные, добрые глаза,
помнили его торопливый, захлебывающийся говор и визгливый смех.
Я
помню себя лежащим ночью то в кроватке, то на руках матери и горько плачущим: с рыданием и воплями повторял я одно и то же слово, призывая кого-то, и кто-то являлся в сумраке слабоосвещенной комнаты, брал меня на руки, клал к груди… и мне становилось
хорошо.
Ты
помнишь, какой тонкий критик был Еспер Иваныч, а он всегда говорил, что у нас актерам дают гораздо больше значения, чем они стоят того, и что их точно те же должны быть отношения к писателю, как исполнителя — к композитору; они ничего не должны придумывать своего, а только обязаны стараться выполнить
хорошо то, что им дано автором, — а ты знаешь наших авторов, особенно при нынешнем репертуаре.
Помню, пришло мне тоже на мысль, как бы
хорошо было, если б каким-нибудь волшебством или чудом совершенно забыть все, что было, что прожилось в последние годы; все забыть, освежить голову и опять начать с новыми силами.
Впрочем, уж и то было странно, что Маслобоев вздумал в этот вечер прийти: он наверно знал, что я не буду дома; я сам предуведомил его об этом при последнем нашем свидании и очень
хорошо это
помнил.
— Хорошо-то
хорошо, — подался порицатель, — а все-таки…
Помните, Шнейдер в «Dites-lui» [«Скажите ему» (франц.)] вот это… масло! Нет, воля твоя! мне в «Буфф» добродетели не нужно! Добродетель — я ее уважаю, это опора, это, так сказать, основание… je n'ai rien a dire contra cela! [мне нечего возразить! (франц.)] Но в «Буфф»…
— Прощайте, мамаша! Может, никогда и не увидимся! Должен вам сказать, что все это очень
хорошо! Встретить вас и речи ваши — очень
хорошо! В чемоданчике у вас, кроме печатного, еще что-нибудь есть? Платок шерстяной? Чудесно — шерстяной платок, Степан,
помни! Сейчас он принесет вам чемоданчик! Идем, Степан! Прощайте! Всего хорошего!..
Махин потому так
хорошо и
помнил и мог передать всё, что он всегда был совершенно безучастен к тем людям, с которыми имел дело.
— Уж так-то, брат,
хорошо, что даже вспомнить грустно! Кипело тогда все это, земля, бывало, под ногами горела!
Помнишь ли, например, Катю — ведь что это за прелесть была! а! как цыганские-то песни пела! или вот эту:"
Помнишь ли, мой любезный друг"? Ведь душу выплакать можно! уж на что селедка — статский советник Кобыльников из Петербурга приезжал, а и тот двадцатипятирублевую кинул — камни говорят!
— Она умерла, друг мой; году после отца не жила. Вот любила так любила, не по-нашему с тобой, а потому именно, что была очень простая и непосредственная натура… Вина тоже, дядя, дайте нам: я хочу, чтоб Жак у меня сегодня пил…
Помнишь, как пили мы с тобой, когда ты сделался литератором? Какие были счастливые минуты!.. Впрочем, зачем я это говорю? И теперь
хорошо! Ступайте, дядя.
Уж я сказал тебе, что с твоими идеями
хорошо сидеть в деревне, с бабой да полдюжиной ребят, а здесь надо дело делать; для этого беспрестанно надо думать и
помнить, что делал вчера, что делаешь сегодня, чтобы знать, что нужно делать завтра, то есть жить с беспрерывной поверкой себя и своих занятий.
Женился бы, послал бы бог тебе деточек, а я бы нянчила их — и жил бы без горя, без забот, и прожил бы век свой мирно, тихо, никому бы не позавидовал; а там, может, и не будет
хорошо, может, и
помянешь слова мои…
— Смотри же, Евсей,
помни: будешь
хорошо служить, женю на Аграфене, а не то…